ПОГРУЖЕНИЕ В ПРИРОДУ. рассказ А.Павлова 19.01.97 г.
-157-
Я понимал, что дух должен быть свободным, а тело надо подчинить себе. Как вот Йоги занимаются. Говорит: "У меня прямой путь". И так вот мы идем. У меня все болит от прихода, от всего. Мы шли часов семь-девять. Солнце поднялось, но его не видно, тучи вихрь, снег. Я смотрю: Миша идти уже не может. У него все болит. У меня тоже болит, люди одинаковые. Прошли километров 40-50. Сколько можно пройти с 21-23 часов до утра. Я тоже умирал, только в другом. Мне было все больно, я был нетренирован и вдруг у меня все болит. Я уравнялся с ним у меня такая мысль. Я говорю: "М, ты же в армии был. И это, может быть, гордость, вызывающая к нему идти. Я же мне его. "Да ничего, Сань, - говорил он. А я же вижу, я же изучил уже человека. Я придерживаюсь духа в нем. У меня к нему была такая благодарность, что он идет ради Учителя, по-своему. Он чуть двигался. И он иногда забывает об этой боли. А я думаю, что если я ему скажу о своей боли, то у него будет еще больше болеть. У меня левая сторона вообще отнялась, а он может вообще сейчас умрёт. А мы-то прошли еще совсем ничего. Мы же вот сядем и умрем в холоде полностью. Вихрь такой, снег. Мы идем. Я не могу передать эту боль. Я только осознал еще больше, понял. Страха у меня почему-то не появилось. Идем мы. И так вот мы прошли три дня и три ночи, без отдыха, не остановились. Дальше сколько мы прошли неделю, больше, меньше я не помню. Помню три и после еще сколько-то дней, а сколько не помню. Может 12, скорее меньше. У меня память плохая. Я слышу: «Он был 2 недели». Я слышу и думаю: «Боже!» То ли 7. То ли 9 дней, я не помню.
Третий день, утро. Что происходит? Вы поймите мое состояние, я внутри себя решил, что никогда не буду кушать. Я ушел навсегда. Это не был фанатизм. Я знал, что это надо сделать. Сердцем и душою Я понимал, что это так может быть нужно. Идем. И вдруг у меня проявляется способность, что я начинаю слышать человека. Это место, оно у меня сзади головы, на затылке. А Миша отставал метров на 200, но ни разу я не останавливался, хотя были искушения. Я читал в «Истории Паршека», что Учитель всегда топтался, чтобы не замерзнуть. А усталость большая. Я старался не думать ни о чем, хотя всегда мысли всегда приходили от усталости, искушение полежать. Учитель говорил, что когда человек лег, он умер. Я думаю: «Мне еще рано умирать. Сколько я стою, столько и буду идти. Ради всех людей. И вот что происходит на третье утро. До этого я научился так шагать, чтобы утолить аппетит.
- 158 -
У Учителя я прочитал, что надо так брать воздух, чтобы ты проглотил и как бы досыта наелся, я этому научился. И Мишу стал учить в первый же день. Почему он выдержал тоже. Я дышал так, что у меня в горле бурлило. Чувствую, что досыта наелся. Но мы долго его, до отрыжки, глотали. Я у Учителя читал, у Валентины Леонтьевны, что надо поворачиваться туда, откуда ветер дует. Я Мише всё об этом рассказывал, передавал опыт Учителя, как дышать. Первый раз мы за три дня остановились. Идем такие жизнерадостные и поем песни. Учитель говорил, что жизнерадостность спасает человека. И вот мы поем его же песни. Идем три дня. Настаёт утро четвертого дня. И вот, что у меня происходит. Я вот этим местом на затылке, выше шеи, у меня шишечка появилась такая, ну это потом. А в это время её у меня не было. Так вот, этим местом я слышу.
Были остановки. Я старался не ложиться, ни в коем случае не спать. Но когда Миша уже не мог идти, мне нужно было постоять перед ним. Я думаю: "Учитель, ты наверное, все свои здоровые людям отдал". А я ни массажа, ничего не знаю. Мне рассказывали, что Валентина Леонтьевна найдёт узелок, который образуется в результате растяжения мышц (или что-то тяжелое поднял) и говорит: "Ты этот узелок гони-гони". Куда гнать, я что-то не помню, но куда-то его надо гнать. И вот так я делал Мише массаж. Но себе я ничего не делаю. Думаю: "Природа поможет. Если ты мне дала грибок, ты его и снимешь". Для меня главным было Мише помочь. Я вспоминаю, почему это делал. У меня же был чуть ли не страх: я слышал, как Петро говорил: «А сын, если придет, он принимать не будет». Я сразу понял, что это не я: я тоже вроде бы принимаю. У меня не было такой мысли, что я - сын. Хотя она чуть ли не присутствовала во мне, когда пошел в Природу и у меня силы стали появляться. Стал больше понимать "Историю Паршека", что вот какой примерно человек новый должен быть. И я средь таких людей могу находиться. Это у меня уже потом появилось.
Так вот, родненькие, я начинаю убирать эти узлы у Миши. Они почему-то такие большие: может быть, все болезни стягивались в эти узлы. Я их куда-то убирал. Анатомию до сих пор не знаю, а Учитель говорил, что ее надо знать. Иногда убирал у Миши какие-то хрящики, которые попадали под руку. У меня же пробудились ток, электричество, магнито. По дороге мы окунались в каждое попадавшееся озеро, за день их попадалось 2-3, иногда больше. Хотя было холодно, постоянно шел снег, наши курточки нас совсем не согревали.
- 159 -
Но я старался сохранять спокойствие, поддерживать Мишу, проявлять к нему любовь, а также ко всему окружающему. А внешняя поддержка дополнялась внутренней: я же настраивался, чтобы мои глаза постоянно излучали любовь. Миша был потрясен этой волей. А я только благодаря Учителю добивался этого. Я же с Него брал пример: как Он в тюрьмах и больницах терпел. У меня каждую минуту приходила мысль: «А как же Учитель, как Ему было?» Когда наступал на камни, должен был закричать от боли. А ноги все в крови, кожа стерлась до костей. Миша: «Ах, ах!» Меня это потом чуть ли не раздражало, когда он часто кричал. А я вот так взял и сжал зубы. А их попробуй еще сожми. Они стучали от холода. Я только вдохновлялся словами Учителя: «Тело дрожит - оно живет». И вот так мы шли, дрожали и терпели, по-своему понимая, что мы делаем что-то хорошее. Я иду, иду и думаю о своём за людей. Не за тех людей, которые смеются и улыбаются, а за тех людей, которых я не знаю, за кого я иду. За всех Учитель шел. И среди всех есть те, для которых это нужно, которые этого ждут. А я не знаю, где они. Как Учитель, может быть не всегда знал, где они, по-своему, как человек. И вот что я хочу сказать. Проезжают машины, люди смеются, а у меня же опыт внутри, я же за эти дни стал над собой работать. Я вижу, что мое зло не появляется, я смотрю на это и думаю: «Если бы знали, для чего мы это делаем и как». Я думаю: "О! А если бы Учитель, Он бы разве проходил 50 лет с такими мыслями". И говорю себе: "Раз! Стоп!" И понимаю, что надо с любовью. Если с любовью посмотришь, легче не становится, но я могу выдержать это. А потом, зачем вообще я должен смотреть на эти машины, на людей? Я не стал себя испытывать, я знал, что могу с любовью на них смотреть и не обижаться. Когда я и это переступил в себе, я понял, что мне и смотреть уже не надо, не из-за того, что я их не люблю: это ни к чему. Мало нам камней, мало вихрей, мало голода, мало того, что мы не спим уже какой-то день. Мы поняли. И вот я иду вот так. Миша идет за мной и не выдержал: "Как они мне все надоели..." И там такие слова пошли, Я настолько старался проявить к нему мою любовь через эту боль, и то, что я его понимаю. И в этот момент я посмотрел на него с такой любовью, сколько мог набрать этой любви от Духа Святого, от воздуха, воды, земли. Я ему сказал: "Мишенька, а ты постарайся с любовью ступить на камушек. Ты заметишь, что если ты обозлишься, то тебе камень под ногу попадет". Я уже заметил, анализирую. Мне тоже попадаются камни, но у него чаще. Он ругается: "Откуда здесь камни взялись?"
- 160 –
А я вспоминаю слова Учителя: "Если вы не расскажете, камни заговорят". Думаю, не буду на них обижаться. Ну, всякое думается. Еще вспоминаю слова: «И расскажет он о тысячелетиях, о других мирах, о другом создателе, который дает душу всем тем, кто любит жарким сердцем все сущее на Земле, будь-то камени, или цветок, человек или червяк». А я змей боялся и до сих пор боюсь. И вот что дальше. Идем. Я понимаю, что к камням надо относиться с любовью. Я знаю, что мне они попадаются в темноте. А с любовью, чтоб на них не обижаться, не злиться, а через вот эту кровяную боль, которая на ступнях и через этот холод, голод и все остальное – не обозлиться, с любовью, вспомнил я слова Учителя о том, что земля – по чему надо ходить босиком. Потому что, земля питается через наши ноги, так говорил Учитель. Я не знаю откуда брались камни. Днём смотришь нет камней, а ночью полно.
"Миша, знаешь, ты не смотри на машины, на людей. Ты зачем смотришь? Хочешь, чтобы они тебя похвалили? Ты зачем пошел? Кто тебя сюда звал? Ты сам пошел. Ты согласен? Мы вместе идем за Учителем. Не смотри на них». Люди в машинах только смеялись. Иногда смеялись и кричали: «Эй, вы, закаленные!» Всякое было. Мы еще шли с длинными волосами на головах, с бородами за года два отросли. Я ему с такой любовью говорил, от меня такая любовь исходила. Учитель так учил.
Идем дальше. И я начинаю слышать этим местом на голове (на затылке). Т.е. как слышать? Я понимаю как бы его желания и мысли. Я слышу: он очень сильно хочет спать. Я вроде бы и не думал о нём.
Вдруг я понимаю, настолько это сильно слышу. Не только понимаю, а я слышу, что его душа и весь он сосредоточен на такой мысли: «Я хочу спать очень сильно, я хочу есть очень сильно, я просто умру, если сейчас не поем, не посплю, если я не посижу». Я слышу не слова, я не знаю, как это сказать. Я думаю: «А может я ошибаюсь?» Иисуса Христа кто-то так искушал. Мне Миша рассказывал, что дьявол его искушал. Все испытания надо как блаженство воспринимать, спокойно. Я сказал: "Мишенька, правильно ли я слышу? Ты мне подтверди, и, пожалуйста, очень честно скажи". "Да, Саша, но я буду терпеть". "А у тебя нету таких мыслей?" - спросил он. "Нет". Я боялся допустить такую мысль, потому что я знал, что не выдержу.
"Как ты выдерживаешь?" Это невозможно выдержать такие мысли, вообще умереть можно психологически. Там позади сотни километров, а там впереди неизвестно что. Я говорю: "Миша!» И вдруг у меня слышимость или видение проявилось, я говорю: "Миша, сейчас через десяток километров будет поселение.
(
Продолжение следует)